Мы ужинали, когда собака залаяла. Уже тогда я заметила, как сестра сильно сжала ложку в руке. Её пальцы побелели. Когда раздался стук в дверь, сестра и вовсе дёрнулась.
– Эй, хозяин! Открывай! – больше приказ, чем просьба.
Анька побледнела. Домогательства НКВДшника разругали её с Федькой. По городу гуляли слухи, что она запудрила голову одному, а теперь и за другого принялась. Многие отворачивались от Ани. Мол, если бы хвост сама не распушила, то и ничего бы не было. Зависть. Их всех душила обычная зависть. Гришка красавиц и завидный жених. Вот народ и обозлился на Аню. Всё лучшее ей. Как всегда! Так считала одна половина города. Другая презирала мою сестру. Репрессии коснулись уже многих в Сенно. Только пока наш двор обходила эта беда. А тут ещё и синяя фуражка за Анькой бегает, как не возненавидишь. Большое спасибо, можно сказать и тёте Зине Ермашкевич. Эта скандальная сплетница на славу постаралась, разнося по городу, что Аня недолго выбирала между Федькой и Коршуновым. Её-то можно понять. Фёдор у тёти Зины один единственный остался. Когда брата на войне с поляками убили, а его жена через год от простуды умерла, Федю она забрала к себе. Жалко тётке было племянника. Очень мучился Фёдор от любви к дочке участкового. Вот и бегала по городу, ругая мою сестру последними словами.
Отец открыл дверь гостью. Гришка вошёл и тут же без приглашения сел за стол. Он уже чувствовал себя членом семьи.
– Семён Прохорович, Анастасия Николаевна, – пытался быть вежливым, – я люблю вашу дочь Аню и хочу на ней жениться.
Мать прижала ладони ко рту. Сестра сидела, как в воду опущенная. Она даже дышала через раз. Я и Коля потупили глаза, боясь посмотреть на Гришку. Не растерялся только отец.
– А она? Она любит тебя? – спросил он.
– Полюбит, – жёстко ответил жених.
– Аня, ты пойдёшь за него? – как-то не решительно задал это вопрос отец.
Сестра вскочила и убежала в другую комнату. Оттуда послышались сдавленные рыдания. Я побежала к ней.
Гришке не отказали. Отец сказал, что только Аня вправе решать. Жених пообещал зайти завтра за положительным ответом. Других ответов такие люди не признают.
Сестру успокаивали долго.
– Не пойду! Не люблю я его! – словно заведённая повторяла она.
Мать стала кричать на непослушную дочь.
– Пойдёшь! О себе не думаешь, так о брате с сестрой подумай! Что с ними станет, когда нас заберут!
Тут уже вмешался отец. Всё это время тихо стаявший в стороне.
– Хватит! Ей решать, Настя!
– Ей решать?! – взорвалась мать. – Ей? Она то, решит! За Федьку выскочит. А потом что? Ты глаза-то разуй! Сколько соседей уже ночью увезли! И за нами приедут!
– Не говори глупости. Они – враги, – начал было оправдываться отец.
– Враги? Ой, Семён! И старый профессор тоже враг? Врач он был хороший, но не враг. А ты, – грозно посмотрела она на старшую дочь, – думай, прежде чем отвечать.
– Я не люблю его, мама, – вытирая опухшие глаза, прошептала Аня.
– Любовь вообще глупости.
Закинув кухонное полотенце на плечо, мать ушла. Май, а в огороде не посажено ещё.
На следующее утро Аня дала ответ Гришке. Она станет его женой.
Свадьба
Свадьба выдалась невесёлой. По крайней мере, для нас. С нашей стороны пришло всего несколько человек. И очень близких. Они хмуро сидели, почти ничего не пили. Для радости поводов мало. Всё проходило, как-то не по-людски. Так шепталось старшее поколение.
Не было выкупа невесты. Подружки не загадывали жениху замысловатых загадок на пороге дома. Мы не ехали на бричках к ЗАГСУ, громко распевая песни под гармонь. Никто не перекрывал дорогу молодым, требуя в шутку отступных.
Да и предсвадебной суеты тоже не было. Мать быстро собрала приданое. Скудное. А что соберёшь за пару недель? Подушки, одеяла, кухонную утварь. Самый дорогой атрибут приданого в бедненькой кучке стал мамин английский сервиз. Она его очень берегла. Всё-таки память о былых временах. Ну, и машинка Зингер, купленная бабой Таей ещё до революции. Аня шить не любила, но мама решила дети пойдут, придётся и пошить.
Сестра выходила замуж, как положено невесте, в белом платье, но без фаты. Как же нам далось это злополучное платье. Аня заливалась слезами, как только его надевала на примерках. Наверное, поэтому у соседки получилось простенькое платьице. Длиною в пол, без оборок, без воланов и бантов – скучное. Милица Кривиличка пыталась разбавить скукоту, хотя бы красивой фатой. Но, когда сестра посмотрела в зеркало, то сорвала фату.
– Ты, что, Анюта? Так красивее, – ахнула подружка.
Аня сжала в кулаке белый прозрачный символ невесты и сказала:
– Без фаты.
Разжала ладонь и белоснежная фата упала на грязный пол Кривилички. Соседка хоть и была портниха от бога, но чистоплотностью хозяйки похвастаться не могла.
– Чай не в гроб ложишься, а замуж идёшь, – уже со злобой в голосе сказала Милица.
Смотреть на свои труды, валяющиеся под ногами Ани, она не могла. Две ночи Кривиличка создавала такую красоту, а тут её под ноги бросают.
– А тебе ли не знать?! – огрызнулась Аня, стаскивая с себя ненавистное белое платье.
– Ну, не урод же он, Аня, – помогая подруги снимать платье, сказала Милица.
– Раз он тебе так нравится сама за него и иди! – не унималась сестра.
– Пошла бы, так тебя же позвал, – расправляя уже снятое платье, недовольно сказала портниха.
– Я этого не желала! – опять заплакала сестра, закрыв ладонями лицо.
– Аня, прости меня, дуру! Я не хотела тебя обидеть. Ты же Федьку любишь, – виновато прошептала Милица.
Прижимая снятое свадебное платье к себе, она попыталась обнять подругу. Только моя сестра отступила назад. Утерла слёзы. Посмотрев на Милицу исподлобья, прошипела:
– Хотела. Обидеть ты хотела.
– Аня…
Милица снова попыталась обнять подругу, но та оттолкнула её. Набрасывая по дороге халат, сестра выбежала с дома. Милица не побежала вдогонку. Вместо этого она приложила к себе свадебное платье. Довольно рассматривая отражение в зеркале, Милица спросила меня:
– Как думаешь, мне оно больше идёт?
Платье действительно шло Милице. В отличии от моей сестры у соседки горели глаза и румянились щёки. А платье только сильнее подчёркивало её здоровую красоту. Наверное, и Ане оно тоже бы пошло. Только моя сестрица уже несколько недель морила себя голодом. Бесконечные потоки слёз смыли румянец, придав лицу некую серость. Мне стало, казаться, что Аня превращается в тень самой себя.
Наверное, от этого я соврала Милице и чужие свадебные платья примерять нельзя.
– Нет, совсем не идёт.
– Да, врёшь ты всё. У меня глаза есть, – вертясь у зеркала, проворковала Кривиличка.
– Так, что же спрашиваешь? – съехидничала я.
– По привычке. Аньке тоже бы пошло, если бы не убивалась попусту.
В этот день я сделала для себя важное открытие. Дружбы между женщинами, как таковой, нет. Мы можем часами трепаться о моде, мужьях, детях, еде, свекровях, но дружить мы не умеем. Наши отношения построены на лицемерии и желании посплетничать. Выслушивая проблемы одной подружки, мы искусно сочувствуем ей. Но, как только встречаем другую подружку, мы рассказываем самые сокровенные тайны предыдущей. Заметьте, это всё мы делаем не со зла, а просто из-за желания излить переполняющие нас эмоции. Так мы сами порождаем сплетни. Сплетни губят наших подруг. Губят нашу дружбу. Не редко мы завидуем своим подругам. Завидуем их успеху. Завидуем их мужьям. Завидуем их семье. Завидуем всему, чего нет у нас. Мы даже примеряем их жизнь на себя. Милица завидовала Ане. Такой жених и выбрал упрямую дочку участкового.
Так невеста и сидела за столом без фаты. Простоволосая.
Гостей со стороны жениха тоже не было много. Всего пять человек. Все коллеги по службе в НКВД из Витебска. Под их крики: «Горько!», Коршунов рывком тянул к себе Аню и целовал. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на жадные поцелуи жениха. Похоже, только им нравилось на свадьбе. Чему же не понравится, когда реки самогона льются.
Больше всего выделялся подполковник Пичугин, как его представил Гришка. Высокий статный брюнет с лёгкой сединой у висков. Он громко смеялся, обнимая рядом сидящую Милицу. Наша соседка подливала новому знакомому в стакан водку и тут же пихала в рот закусить. Подполковник залпом выпивал горькую, даже не сморщившись. Его вроде всё устраивало и невеста и свадьба и легкомысленная красавица рядом, пока не входила я. Ставя на стол новые блюда, я ловила пристальный взгляд офицера. Когда наши глаза встречались, он то подмигивал мне, то прищуривался, закидывая на бок голову. Кривиличка сразу заметила флирт своего поклонника на два фронта. Надувая губки, отворачивалась от Пичугина. Милица ревностно таращилась на меня. Мол, что тебе надо в моём огороде. Ставь свои тарелки подальше. А когда «синяя фуражка» попросил поставить поближе блинчики с фасолью, Анькина подруга и вовсе фыркнула.